— Нет! — очнулась Света. — Нет.
— Поверьте, Светлана Николаевна, я хочу вам только добра. Я не должен вам все это говорить… не имею права. Но говорю. Отрицать бессмысленно. Козырев вел нечто вроде дневника.
Света вскочила, судорожно пометалась по комнате туда обратно. Мысли разбегались.
— Погодите… у него что, в дневнике написано: «Света Кузнецова — моя любовница»?
— Ну, не совсем. Он вел записи… гм… половых актов. Активный был товарищ! И последние три недели там фигурирует «С». Он всех обозначает инициалами. Вы знаете «С» среди его знакомых?
— Может, он нежно называл свою пассию «сусликом»? — зло предположила Света. — Почему обязательно я?
— К сожалению, имеются определенные соображения. Но хорошо, есть еще надежда. Светлана Николаевна, вы разрешите заглянуть в нижний ящик вон того стола?
— Заглядывайте, — кивнула Света. — Только я не веду дневника.
Родионов приоткрыл ящик, порылся в нем и тяжело вздохнул.
— Что там? — против воли заинтересовалась Света. Она подошла, взглянула. Записка.
— Не трогайте! — остановил ее капитан. — Лучше я.
Он достал из кармана нечто вроде пинцета и осторожно вытащил записку.
— Чей почерк?
— Витьки, — пролепетала Света. Записка была короткой, она уже успела ее прочесть. «Любимый Светик! Целую тебя сверху донизу, ни кусочка не пропустив. Сегодня ничего не выйдет, он целый день на месте. Надеюсь на завтра. Твой В.»
На Свету нахлынула легкая тошнота, какую она испытывала вчера, когда Нина описывала интимные подробности Витькиного сложения. В записке был он весь, то сочетание внешней сентиментальности и внутреннего прагматизма, которое особенно ей претило.
— Это не мне, — объяснила Родионову она. — Честное слово!
— Тогда как оно попало к вам?
— Не знаю.
— Я, конечно, могу отдать на экспертизу, но почти уверен, что это рука Козырева. Вряд ли кто из фигурантов сумеет так ловко подделать почерк. И тогда… Даже если предположить, что записку вам подкинули, важно то, что Козырев ее вам когда-то написал.
— Подкинули?
— У вас тут кто-нибудь был вчера?
— Да. Дмитриевы и Лагуновы.
«И Силуянов», — подумала Света.
— Вы же понимаете, Светлана Николаевна, я не просто так полез именно в этот ящик. Сегодня был анонимный звонок. Говорили измененным голосом, мужчина или женщина, не разберешь. Мол, доказательство у Кузнецовой в нижнем ящике стола. У вас есть враги?
— Не знаю.
Свету охватило безразличие. Она поняла, что все равно ничего уже не поправишь. Ничего.
— Но даже если записка подкинута, чтобы вас подставить, вряд ли Козырев мог написать ее с этой целью. Он писал ее живой и невредимый. Трудно предположить, что он согласился умереть ради того, чтобы столь странным способом засадить вас в тюрьму.
— В тюрьму, — покорно повторила Света.
— А вы что думали? — заорал Родионов. — Думаете, надо мною нет начальства? Ладно, сегодня выходной, сегодня я протяну. Завтра утром тоже протяну… притворюсь идиотом. А потом? Даже если я порву сейчас к чертям эту записку, останется дневник. «Сегодня в семь трахал С., а в девять А. С. влюблена, как кошка, пора поставить ее на место». Какие тут, по-вашему, можно сделать выводы? Вас с Козыревым связывали невинные платонические отношения? На бумагах Козырева полно ваших отпечатков. Что еще вы могли искать у него в столе? Но вам не повезло. Дневник был не в столе, а спрятан среди книг. Между прочим, его видел этот скользкий тип, адвокат вашего муженька. Вцепился в него, как клещ! Если бы не он, мы б вообще не стали рыться в бумагах Козырева, да и отпечатки в его квартире изучать не стали бы. Этот Краузе, он свое дело знает. Хотите услышать его версию? Очень разумную, между прочим.
Света молчала.
— Да вы слушайте, слушайте, — раздраженно потребовал капитан, — от этого зависит ваша свобода. Он полагает так. В среду вечером вы отправились к Козыреву, надеясь, что, раз вы разводитесь с мужем, он теперь на вас женится. Тот отказался. В качестве замужней любовницы вы его еще устраивали, но никак не в качестве жены. С присущей ему откровенностью Козырев донес до вас эту мысль, а вы… ваша вспыльчивость всем известна. Подвернулось под руку ружье, вот вы и выстрелили. Но отвечать за содеянное не хотелось, и вы решили спихнуть вину на мужа, а заодно отомстить тому за роман с Ланой. Протерли бутылку виски и два стакана и поставили в бар с краю, чтобы при случае навести на мысль, что из них пили. Потом позвонили мужу и попросили приехать к Козыреву, сообщив, что случайно зашли в квартиру и обнаружили труп. Несмотря на ссору, муж примчался к вам на помощь. Вам это было нужно, чтобы в квартире остались следы его пребывания. Пока его не было, перерыли всю квартиру в поисках дневника. Михаил Петрович, приехав, хотел вызвать милицию, но вы ему не дали. Вы были так напуганы, что он пожалел вас и отвез домой… тем более, он поверил, будто убийство совершили не вы. Вы вырвали у него обещание никому не рассказывать, что вы были на месте преступления. Даже когда подозрение пало на него, он нес всякую чушь и все отрицал, лишь бы не навести тень на вас и не нарушить святого мужского слова. Такой уж он благородный рыцарь, готовый пострадать ради матери своих детей. Аж слеза прошибает, особенно когда Краузе подпускает дрожи в голос. Однако тут не только эмоции, тут есть и логика. Что скажете?
— Это неправда, — словно заклинание, прошептала Света. Ни на что другое не хватило сил.
— А что правда? — возмутился Родионов. — Ну, что? Случись все на день раньше, я бы отстаивал следующую версию. Михаил Петрович узнал об измене любимой жены и пристрелил Козырева из ревности, а теперь сваливает вину на вас — тоже из ревности. Однако роман с Ланой Горностаевой это опровергает. Кузнецов ясно всем объявил, что женится на ней, а вас бросает… ну, о какой ревности по отношению к вам может идти речь? Этот номер не пройдет, ясно?